Актеры и роли

Рядом с настоящими странниками, заключенными, калеками и погорельцами всегда ходили толпы профессионалов, в зависимости от обстоятельств выдающих себя то за бродячего монаха, то за погорельца, то за инвалида.
Профессиональный нищий - это разыгрывающий спектакль актер, который может лишь сменить костюм, а может и вжиться в роль вполне серьезно.
Так например, в середине XIX века жители расположенных неподалеку от Москвы сел специально отправлялись в город без паспорта и старались попасться. В тюрьме они пытались задержаться как можно дольше, мороча голову допрашивающим их полицейским. Пока шло расследование, находящиеся под стражей арестанты имели возможность побираться, а заключенным в Москве подавали очень хорошо.

Конечно, не все так глубоко вживались в образ.
В большинстве случаев вполне хватало соответствующего костюма да нехитрого реквизита. Часто на городских улицах можно было встретить женщину с больным младенцем на руках, причем вместо ребенка несчастная мать нередко носила завернутое в одеяло полено. Ее коллеги собирали деньги на погребение новорожденного, нося по городским улицам крышку от детского гроба. Рядом с ними ходили и только что выписавшиеся из больницы, которым нужны были деньги на билет домой. Отдельным жанром был сбор милостыни на приданое невесте. Работающие в этом амплуа имели все шансы на успех, поскольку московское купечество еще в конце XIX века выделяло особые капиталы, проценты с которых шли на приданое бедным мещанкам.

На папертях и кладбищах работали только профессионалы. "Богомолы" сидели вокруг храмов, а "могильщики" ждали карася (так на жаргоне нищих называли покойника) и клянчили у родственников покойного. Это были самые доходные места, поэтому нищенская артель ревностно следила за тем, чтобы сюда не затесался чужой. Правда, доходы здесь имели сезонный характер: у "богомолов" заработок резко повышался в дни больших церковных праздников, а у "могильщиков" -- в дни поминовения усопших.

"Горбачи", в отличие от "богомолов" и "могильщиков", не сидели на месте, а ходили по городу, демонстрируя свое настоящее или фальшивое уродство. А в деревнях охотно подавали "погорельцам". В провинции, где преобладали деревянные дома, пожаров боялись панически. Услышав о крупном пожаре, нищие сразу же устремлялись поближе к месту происшествия, чтобы выдать себя за его жертв. При этом настоящие погорельцы отличались от профессиональных нищих тем, что одевались опрятно и побирались лишь до тех пор, пока не набирали сумму, достаточную для начала строительства нового дома.

Одной из самых популярных нищенских специализаций были "ерусалимцы", то есть мнимые странники и странницы. По одежде и манере разговора "ерусалимцы" были похожи на настоящих монахов. Они носили все темное, речь их была благообразна и степенна, а деньги собирались якобы для того, чтобы совершить дальнее паломничество и помолиться обо всех благодетелях. В Петербурге, в отличие от Москвы, таких нищих было сравнительно немного.

Эти типы нищих выделили авторы полицейского отчета, который "Санкт-Петербургские полицейские ведомости" напечатали в 1875 году. Кажется, за прошедшие с тех пор 130 лет ничего не изменилось.

Детский труд

Многие начинали постигать специфику профессии с раннего детства, тем более что детям всегда подавали куда более охотно, чем взрослым.
Грудного ребенка можно было взять напрокат (в петербургских трущобах таких детей называли родимчиками).

Слепые нанимали себе детей в качестве поводырей, платя их родителям 3-8 руб. в год. Поскольку уродам подают лучше, чем здоровым детям, купленных детей нередко специально калечили. Такие "пластические операции" имели весьма почтенную традицию, и упоминание об этом содержится еще в царских указах XVII века. Возбудить уголовное дело по обвинению в сознательном калечении детей было сложно, но в печати рассказы о таких историях появлялись регулярно. Например, в 1869 году киевские газеты рассказали о нищенке, которая появилась в Белой Церкви (Киевская губерния). Эта женщина возила с собой на тележке слепую девочку с вывихнутыми руками и ногами. Нищих калек в округе было немало, поэтому особого внимания на ребенка никто не обращал, пока однажды девочка не услышала, как около нее две женщины разговаривают на идише. Оказалось, что это ее родной язык, и девочка закричала: "Отнесите меня к маме!" Собралась толпа, выяснить, откуда ребенок родом и где его изуродовали, не удалось. Нищенка же сказала, что эту девочку ей подарили и она ничего про нее не знает.

Конечно же, проще было не уродовать здорового ребенка, а купить ребенка-калеку прямо у родителей.
Для крестьянской семьи инвалид был серьезной обузой, а поместить его в богадельню удавалось далеко не всегда. А тут ребенка не только учили ремеслу, но и платили за него реальные деньги.

Нормальные, неискалеченные дети ценились меньше, но и они могли пригодиться хотя бы для массовки.
Ситуации, когда попрошайки брали числом, а не умением, возникали нередко. Например, среди купцов существовал обычай: в определенный день давать по копейке всем пришедшим в дом нищим. Стоит ли удивляться, что в эти дни в купеческие дома устремлялись женщины, окруженные кучей детей, ведь монетка полагалась каждому вошедшему.

Совместители

Для многих сел попрошайничество стало чем-то вроде отхожего промысла: в одних деревнях крестьяне в свободное от сельхозработ время строили дома, в других занимались извозом, а в третьих собирали милостыню.
В одном из уездов Вологодской губернии с сумой ходила примерно четверть населения. В начале ноября, когда урожай собран, они брали котомки и уходили, чтобы вернуться домой в феврале или марте. Об особой бедности, не говоря уж о возможности голодной смерти, здесь не было и речи. Просто местные крестьяне считали попрошайничество своим традиционным ремеслом, а традиции, как известно, нужно чтить.

Недалеко от Москвы центром нищенства было село Шувалово (между Боровском и Можайском). Жизнь "шуваликов" (так называли шуваловских гастролеров) имела четкий ритм, позволявший сочетать нищенство с сельскохозяйственным трудом. На заработки они выезжали три раза в год. В первый выезд (с 6 августа по 1 октября) они отправлялись в черноземные губернии (Тула, Елец, Задонск, Воронеж), где рассказывали про страшный неурожай и побитые градом посевы. Во время второго выезда (с 15 ноября по 15 марта) "шувалики" посещали Польшу, Финляндию или Прибалтику, где гастролировали в амплуа погорельцев. А в третий выезд (с окончания посева до Петрова дня) они посещали столицы и дачные места, выдавая себя за монахов, собирающих на Афон.

В Богородском уезде (сейчас Богородск называется Ногинском) Московской губернии существовал целый нищенский район, известный как Захода. Местные жители были специалистами широкого профиля и просили на все: на бедность, на погорелое, на Афон и другие монастыри. При этом у них было налажено производство фальшивых свидетельств (на местном жаргоне такие бумаги назывались "викторки"), так что богородским нищим не приходилось тратиться на взятки чиновникам.

В Саранской губернии тоже существовал нищенский район, жителей которого почему-то называли "колунами". О масштабе этого отхожего промысла можно судить по тому, что в 1876 году здесь было выдано 4 тыс. паспортов, дающих право свободно перемещаться по стране. "Колуны" были людьми обстоятельными. В каждой телеге, на которых путешествовали эти нищие, ехала целая бригада нанятых попрошаек. Приехав на место, сам хозяин телеги не вставал с протянутой рукой, а торговал какой-нибудь мелочью. Его артель при этом разбредалась по хатам, нацепив подходящий случаю костюм. В хозяйской телеге имелся целый набор костюмов: солдатская шинель, монашеская ряса, дырявый мужицкий кафтан и т. д. Такие выездные бригады путешествовали на огромные расстояния: в Самарскую и Саратовскую губернии, на Кавказ, Украину, в Молдавию и, конечно же, в обе столицы. На промысел "колуны" отправлялись осенью после уборки урожая. К Михайлову дню (8 ноября) "колуны" старались вернуться домой. Затем следовало еще два выезда. Борцы с нищенством, которые посещали колунские деревни, были потрясены тем, какое образцовое хозяйство было у этих профессиональных попрошаек. Хорошо возделанный чернозем, обилие скота, крепкие избы -- просто сельскохозяйственная выставка какая-то.

Госконтроль

По традиционным представлениям хороший властитель должен был не бороться с нищенством, а щедро раздавать милостыню.
В летописях содержится рассказ о том, как князь Владимир раздал нищим 300 гривен. Не будем пытаться переводить эту сумму в у. е., а поверим летописцу на слово: это очень много. В "Домострое" содержится такое требование: "Нищих... и больных, и странников призывай в дом свой и, по силе, накорми и напои". И власть до поры до времени следовала этим призывам. На поминках по царю Федору Алексеевичу накормили 300 нищих и, как сообщает летопись, каждому из них было дано по чарке вина двойного и по кружке меду. А после Пасхи 1665 года в покоях Алексея Михайловича отобедало 60 нищих, которым кроме обеда выдали еще и по 7 руб. денег.

Разрушил эту идиллию Петр I, который не только запретил попрошайничество, но и ввел штрафы для тех, кто давал милостыню.
Первый раз уличенного нищелюбца следовало оштрафовать на 5 руб., а пойманного повторно -- на 10 руб. В одном из петровских указов говорилось, что нищие "сочиняют... душевредные песнопения и их с притворными стенаниями пред народом поют, и дурачат простых невежд, получая за это вознаграждение. ...Младенцам очи ослепляют, руки выворачивают и иные члены вредят, чтоб были прямо нищие". Петр хотел, чтобы те деньги, которые раздавались в виде милостыни, шли на организацию монастырских приютов для бомжей. Но создать флот и победить шведов оказалось более легкой задачей, чем победить нищих. Как только не пытались их наказывать: били батогами, отправляли на каторгу, записывали в солдаты, просто высылали с глаз долой -- ничего не помогало.

Почти каждый император осчастливливал своих нищих каким-нибудь указом.
Например, в 1889 году было предписано приговаривать попрошаек к 20 палочным ударам. Но это ни на что не повлияло. А общественное мнение было целиком на стороне нищих: их и кормили, и прятали. Низшие полицейские чины считали охоту на побирушек грехом и по мере возможности саботировали все начинания правительства. Неэффективность репрессивных мер бросалась в глаза. В 1896 году по этапу было отправлено 2899 человек, в 1897 -- 1187, но результатов этой акции никто не заметил. По данным переписи 1897 года, в России было 401 365 нищих, из которых 38 164 человека назвали нищенство в качестве побочного промысла.

С середины XIX века стали создаваться общественные комитеты, которые кормили и одевали нищих, а также пытались каким-нибудь образом вписать их в нормальную жизнь. Правда, на практике все нередко заканчивалось той же высылкой. Хотя были и удачные опыты.
Так, в начале XX века петербургское Товарищество по борьбе с жилищной нуждой построило в Гавани (на Васильевском острове) квартал для бедных, рассчитанный на 2 тыс. человек. В "гаванском городке" сочеталось два типа квартир: отдельные комнаты для холостяков с общими кухнями и квартиры для семейных. Здесь же была школа, библиотека и т. д. В финансировании этого проекта участвовали не только общественные организации, но и МВД, и петербургская Дума. Другим удачным опытом был созданный Иоанном Кронштадтским дом трудолюбия, ставивший своей задачей приучить нищих к труду. Не следует забывать, что Кронштадт был местом, куда высылали пойманных в столице нищих и бродяг.